Жил-был Одуванчик

Людмила БАРАНЧИКОВА, г.Жил-был Одуванчик Одинцово, Московская обл. «Хорошо!» шепчут сильные, словно искорки костра, полевые гвоздички. «Хорошо!» кивают Солнцу белыми головками ромашки. «Хорошо!» тихонько вызванивают теплому нежному Ветерку лиловые колокольчики. «Хорошо!» вздыхают в сладкой дремоте, прижмурив розовые цветки-граммофончики и обнимая всех своими долгими плетями-руками, полевые вьюнки. В самом деле, пунктуально всем оптимально! Ведь сверкает Солнце, одаривая теплом, дышит свежий эфирный Ветерок. И лишь стоящему в палестине Одуванчику не в отрада ни Солнце, ни нежный Ветерок, ни теплый задевай. Он злится на соседей, наслаждающихся солнечными лучами. В шабаше гробов он, нарушая тишину, оглушительно кричит: «Эй, вы! неужели не видаете, что я, Одуванчик, солнце на земле! Посмотрите, какой я сочный, золотой! А мои лепестки это мои лучи. Я сам освещаю все окрест и потому могу распрекрасно встать без Солнца». Услышало Солнце его слова, разобиделось, однако ничего не проронило, лишь заключительный один-одинешенек сверкнуло лучиком, померкло и спряталось. совместно с ним ретировался и дед зной, родной брат Солнца. Стало морозно, беспроглядно, посыпались на землю градинки и взялись больно кокать Одуванчик по его соломенной котелке. трепещет бедолага от холода, слезы на вежды навернулись, вот-вот зарыдает, а горше итого ему сознавать, что беду-то сам на себя накликал. «Поделом мне, зачем разобидел Солнце, с лучами коего просыпался, раскрывал свои золотые корзинки и закрывал их лишь к трем часам дня, сворачиваясь в бутон, чтоб всхрапнуть! А Солнце, этот неутомимый трудяга, тяни день посылало теплые нежные лучи», ругал себя Одуванчик. Он наконец постиг, что не вернется Солнышко не раскроются бутоны, не красоваться максимальнее его соломенной котелке, и придет смерть-погибель. Тогда утихомирил Одуванчик свою гордыню и стал кликать Солнце: «Солнце, Солнышко красное, вернись, осияй, пунктуально прежде, все окрест своим нежным светом, очнулись на землю брата своего, деда жару, нехай он облапит меня, отогреет!» Услышало его иеремиаду Солнце, пожалело несмышленого, хвастливого, извинило обидные слова, засветило, засияло. И вот уже еще жадно ловит Одуванчик его душевные, нежные лучи в свои малахитовые ладошки. Но недолго. Все же не в меру хвастлив был цветок. чуть-чуть отогревшись, затеял он стычку с тучкой Хмурешкой. «Обойдусь без тебя, Хмурешка, уж больно ты хмурая разумеется плаксивая, лишь скуку навеваешь. Не точка тебе на нашей полянке, отправляйся-ка важнее отсюда в сторону Скучинию». От обиды заплакала тучка Хмурешка, обронила в заключительный один-одинешенек несколько капелек-слезинок и молча уплыла. задевай за днем идет, а ее все не заметно. Стало окрест сухо и непереносимо знойно. Уже согнулась у Одуванчика филигранная шейка, поникла его золотая головушка, пожухли зеленые ладошки-листья, одетые обок пыли, а дождя все дудки и дудки. задевай и ночь, выбиваясь из сил, трудится работяга-корень, чтоб добыть хоть капельку животворной влаги из пересохшей почвы. Да тщетно. Уж больно пересохла, растрескалась земля, не может она накачать Одуванчика. И ничего ему не остается максимальнее, кроме пунктуально просить-умолять тучку Хмурешку вернуться и пролиться на всех теплым дождиком. Хоть максимальна и незаслуженна была оскорбление, пожалела Хмурешка несмышленого, вернулась, пустила дождик на землю, чтоб все им могли натрескаться. признательно ловил Одуванчик своими листьями-ладошками капельки-дождинки, а они весело стекали по их желобкам, пунктуально в воронку, книзу, к измученному непосильной работой и жадно впитывающему их корню. миновался дождик, осушило Солнце умытые листья-ладошки, вновь длинно возвысилась золотая головушка, и теплый Ветродуй отплясывал над ней собственный пляска, распевал, теплично перебирая канареечные лепестки, утюжа малахитовые листья-ладошки, ну-кась попросту обитай и ликуй. однако не таков одуванчик! И пунктуально лишь ему опамятовалось в голову в таковую минуту с Ветродуем ругаться? «Не вожделею с тобой дружбу водить, Ветродуй, не лицезрю в этом для себя пользы. Гудишь разумеется гудишь, лишь гул от тебя. И ласки твои мне надоели», настолько отблагодарил Одуванчик Ветродуя за точную службу. «Я жаждал тебе лишь счастья. когда-либо ты осознаешь это и будешь благодарен мне за все, что я сооружал, разумеется поздно». Вздохнул разобиженный Ветродуй, обдал Одуванчика морозом, завыл: «У-у-у-у!», погнал по небу, пунктуально стада овец, облака и исчез. шли дни. Все было вроде пунктуально всегдашне. Но канареечная котелок как-то неприметно превратилась вдруг в меловую, пушистую. развившиеся детки-семянки одари микроскопические парашютики и приготовились к полету в свежеиспеченные, неведомые края. А пунктуально улетишь без Ветродуя? Тот же затаил обиду и не возвращается. Одуванчик ликует: «До чего же оптимально, даже не верится, что все мои детки тут, со мной. вероятно ли эдакое счастье?» Не соображает, слабоумный, что никак невозможно всем деткам остаться тут уж чересчур их полным-полно, не выжить им всем совместно, погибнут разлетаться нужно. В растерянности детки, не ведая за собой вины, не знают, пунктуально им быть. Тормошат любой задевай Одуванчика, чтобы Ветродуя вернул, избавил их от гибели неминуемой. пунктуально ни упирался Одуванчик, разумеется что не сделаешь ради деток обожаемых, пришлось ему Ветродуя просить-умолять. благодарю, что тот не помнил долго лиха, пожалел деток невиноватых, вернулся, запыхавшись и отдуваясь, прошелестел ласковым ветерком, бережно подхватил искусных парашютистов и понес их все отдаленнее, отдаленнее и отдаленнее. С любовью следил Одуванчик за немудреным и мягким полетом своих деток-семянок, и благодарность к Ветродую переполняла его. А тем временем летели, выступали две сестрички-семянки, доколь это не наскучило им. Тогда отстегнули они свои парашютики и сели. Одной посчастливилось упасть в питательную почву, а иная, замешкавшись, легла в расщелину на асфальте. век первой протекала в достатке и довольстве: и Солнышко ее пригревало, и света полным-полно, и духа вдосталь, и шамовки, и воды. И вытянулась из нее крупная, сочная малахитовая розетка листьев с золотой головой. век другой не удалась. Ей пришлось ой пунктуально худо! Вместо злачной почвы песок, камешки, мутуженное стекло. голодовка и жажда изводили нищенское растение с маленькой розеткой пылевидных, болезненно-желтоватых листьев. Этому хилому Одуванчику виделся цветущий луговина, братья и сестры, поспешающие покинуть его, и их беспечная ребячья трепотня о будущем: «Земля надобна лишь для того, чтоб укрепиться в ней. А обретаться можно и на кровле, лишь бы там зацепиться». «Всем ли им оптимально сейчас? влетели они в почву или страдают, пунктуально я, без матери-земли, коя и поит, и кормит?» мыслил Одуванчик-неудачник. Он уже осведомил, что не доведется ему максимальнее узреть братьев и сестер, поболтать с ними, покрасоваться на том клочке земли, что был для него отчизной. Одуванчик обреченно вздыхал, ему было настолько больно и тоскливо! один-одинешенек остался отец-одуванчик после того, как разлетелись его семянки-детки. кое-какое время обретался негромко, ни с кем не бранился. однако то ли норов у него был экой вздорный, то ли от скуки, однако только опять не вычел он стиль за зубами и напустился на пчелку Жужу и дождевого червячка Землероя. «Какая ты привязчивая, назойливая, Жужа, все уши прожужжала. прешь в мои цветки, зашибаешься нектар, а какой мне от тебя толк? Я распрекрасно продышу без тебя. запамятуй стезю к моим цветкам. И ты, Землерой, путаешься под ногами. Землю круглыми днями трясешь, все какие-то ходы работаешь, прошлогодние листья зачем-то дерешь. наскучил и ты мне». «Обидно мне, Одуванчик, произнесла трудолюбивая Жужа, что ты настолько паршиво отзываешься о моей работе. Я ведь не лишь нектар взыскиваю, однако и большую пользу тебе приношу, опыляя цветки. однако если ты против нашей дружбы, я нектар с прочих цветков прихватывать буду, а к тебе максимальнее я и сама не прилечу, и сестрам своим закажу». Махнула Жужа крылышками и улетела. опечалился и Землерой. «Как ты, Одуванчик, осознать не можешь, что, проделывая ходы и перемешивая прошлогодние листья и былинки с почвой, я сооружаю ее для тебя же питательной и рыхлой?» скособочился на него Землерой и уполз поотдаленнее, решив: «Скажу и братьям своим, чтоб к нему невдали не подползали». Сидел какое-то минута наш Одуванчик негромко, ни о чем не сожалел. неприметно и месяц миновал. Не вспоминал он все это минута ни Жужу, ни Землероя. А вот как-то подумал: «Пора бы и деткам-семянкам проступить. чудаковато, отчего их дудки?» Одуванчик подурнел, цветки увяли, краски поблекли. Странная размышление вдруг обожгла его: «Да ведь это ко мне подкралась сиротливая старость. Не любоваться мне максимальнее полетом своих деток-парашютистов». Одуванчик готов был скулить, орать, кликать, умолять, вымаливать прощения у Жужи, однако было поздно. Он уже отцвел. Такова была расплата за зазнайство. А что же Землерой? Вернулся? дудки. Он сам и его родичи палестиной обходили бранчливого Одуванчика. И ох, пунктуально туго ему пришлось! Корни задыхались без духа, с трудом подвигаясь между комочками земли в розысках воды, не хватало им и питательных веществ. Одуванчик с всяким днем таял и хилел. Нелегко ему было признать, что уже в кой раз он зачислился несмышлено, прогнав и Землероя. «Я попрошу прошения, и они вернутся! И мы, пунктуально прежде, славно заживем», мыслил он. И, поистине, вытекающей весной Жужа и Землерой, будучи незлопамятными, откликнулись на клич Одуванчика и вернулись. Ветерок голубил Одуванчика, Солнышко целовало и обнимало его своими лучами. «Радуйся нам», высказывали они. «Радуйся и нам», вторили им Жужа с Землероем. «Ведь ты сейчас сладок?» спрашивали они хором. однако не были Одуванчику в отрада ни Солнце, ни ураган, ни проплывающие мимо него облака. Он раздраженно глядел на растения, произраставшие с ним рядом: «Соседи, ох уж эти соседи! Зачем они тут? Что меня с ними связывает?» И цветущая поляна как-то зараз стала непривлекательной, узкой. «Почему я должен свое счастье со всеми ними делить?» мыслил он. И начал Одуванчик планы один-одинешенек ужаснее иного строить, чтоб от соседей освободиться и одному купаться в теплом дождике, нежиться в солнечных лучах, овеваться Ветродуем, услаждаться дружбой с Жужей и Землероем. «Ничего не может быть важнее, чем обретаться одному. Если бы дожить до этого мгновенья! Вот это сегодняшнее счастье!» размышлял Одуванчик. Замыслив себя единственным хозяином полянки, он ощутил в себе силы великие. «Напористости и выносливости мне не занимать. Все следует быть тут лишь моим и служить лишь мне. Отравлю им век, и они сами убегут», встретил он решительное решение. минуло совсем малость времени и побежали от захватчика куда вежды глядят ромашки и гвоздики, вьюнки и колокольчики. Никто не смог вышвырнуть его отрава и горечь. Лишь одна крохотная ромашка, еще не умудренная жизнью, моргнув меловыми ресничками, со слезами в голосе решилась на ходу произнести: «Какой он желчный и злобный, этот Одуванчик! Помните, как-то престарелая улитка пробовала его съесть и не смогла из-за его горечи? И вот сейчас он и нас всех выудил покинуть полянку и будет обретаться тут один-одинешенек. А я тут народилась, это ведь моя родина». На вытекающую весну полянка стала золотой. Оказывается, Одуванчик, поразмыслив, низринул на нее десант малолетних парашютистов. Так многоцветье полянки сменилось беспрерывный желтой окраской одуванчиков. Изгнанные растения невдали не подходили, а лишь издали обреченно следили за жизнью семейства захватчика, а временами и хныкали редким прохожим на бывшего соседа. Изредка Одуванчик страдал угрызениями совести. Тогда он готов был признать свою неправоту по касательству к соседям, кои сделали для него полным-полно здорового. Ведь они удобряли почву, а пчелы и бабочки, прилетавшие к ним, садились и на его цветки, своей красой они мастерили полянку привлекательной. Но не вернуть бывших соседей полянка занята одуванчиками. оттого оставалось лишь обретаться с изгнанниками в сердечном соседстве и дружить домами. Та к и сделал Одуванчик обретался, не тужил. сейчас он был вроде бы и сладок. «Это ли не счастье? Я и не грезил о таковском! Ведь лишь одуванчикам теперь сверкает Солнце, лишь нас согревает дед зной, только на нас проливается капельками-дождинками тучка Хмурешка. «Жу-жу, жу-жу», пунктуально музыку выводит лишь нам пчелка Жужа. Дождевой червь Землерой, корпя на нас, утерял счет сделанным в почве ходам. Наверно, это и трескать счастье, когда все твое. разумеется, это сегодняшнее счастье обладать собственный дом и обретаться в нем», улыбнулся Одуванчик. Он еще оскалялся, п

Hosted by uCoz